С днём рождения, Марк
________________________________________________________________
А потом будет жизнь, в которой мы никогда не встретимся.
Ты родишься в Германии. Ты будешь жить быстро, со скоростью где-то триста пятьдесят лошадиных сил – ещё быстрее, чем теперь – и у тебя даже не будет времени посмотреть по сторонам. Твоя жизнь будет блестящей – такой, чтобы о ней писали в газетах.
Я вырасту под ленивым солнцем Тосканы и никогда не поеду в Германию. Я даже буду кривить лицо, когда рядом кто-то заговорит на «прогорклом» немецком языке – и, может быть, намеренно отвернусь, когда ты заговоришь в метре от меня – и мы никогда не встретимся.
Все друзья окажутся по разные стороны границ и океанов. В мире так много стран – поди проживи хотя бы по разу в каждой из них – такие, как мы, жадные до жизни, не могут себе позволить дважды родиться в одном и том же месте.
Одни голубые глаза – такие же, как сейчас – будут отражать холодный норвежский снег того, кто с пальцев кормит северного оленя – от пальцев потом несколько секунд поднимается пар, ведь у оленя такой горячий шершавый язык. А другие – почти серые, со стальным отливом – всю жизнь будут смотреть на вулканы Исландии, так пристально, словно вулканы могут куда-то деться. Это глаза того, кто никогда не покинет родной остров и отчий дом – именно потому, что в прошлой жизни проехал так много.
Мы наверняка и раньше не встречались ни разу.
Но теперь, когда наши души друг друга знают, они всегда будут стремиться быть вместе. Потому что настоящие чувства длятся долго – гораздо дольше, чем один человеческий век.
И хотя там, где море каждое утро ласкает мои пятки, где я брожу часами вдоль линии горизонта, нащупывая правильные слова, мне будет неистово хорошо – какая-то часть меня навсегда останется одинокой; она всегда будет скучать по вам, отравляя грустинкой даже самые светлые дни.
Я против страданий и против искусства боли, но даже я понимаю, что иногда яд украшает нас.
Когда встречаешь рассвет в два часа ночи и бредёшь по Москве, пустой и прекрасной, чистой, будто бы только что исповедовавшей все вавилонские грехи, кажется, что будешь жить вечно – и какое-то количество вечностей ты обязательно проживёшь.
А потом будет жизнь, в которой – ни следа ни одной этой вечности – только вечная боль в груди, даже в самые лучшие дни – жизнь, в которой мы никогда не встретимся – жизнь, в которой я никогда не поцелую ни одного из вас.
И это будет, конечно, хорошая жизнь. Но я всё равно не пойму – зачем?